Жалобная книга [litres] - Макс Фрай

— Вот прямо сейчас не нужно надо мной смеяться, ладно? Потом, если захочешь, посмеешься. Мне и так трудно рассказывать.

— Прости. Я не смеюсь, но все равно, прости. И ведь знаю, что самые важные вещи трудно рассказывать, а сам, дурак, перебиваю. Все, заткнулся. Продолжай. Как это было?

— «Как» — это вопрос, на который у меня нет ответа. Как-то «не так» — вот тебе самое точное определение. Я и не помню-то толком ничего, кроме нашей беседы. Потому что разговор, каким бы диковинным ни казался — он и есть разговор, дело привычное. А все остальное было настолько не похоже на хоть что-нибудь знакомое… Ладно, все это интересно, но вряд ли очень важно. Важно то, что она мне рассказала… Начало, кстати, было впечатляющее, что да, то да! «Так и знала, что ты не демон, а просто человеческий щеночек», — говорит. Представляешь?

— «Человеческий щеночек»? Смешно звучит. Нелепо и трогательно. Точно ведь богиня… Ну ладно, ладно, Бодхисатва какая-нибудь. Не знаю я толком тамошнего пантеона, поэтому — все, молчу. Мол-чу! Где у тебя чашки? Сейчас отколочу твою посудину, и можно будет разливать.

— Варежку возьми, над плитой. А чашки сейчас дам. Так вот, потом эта… это… существо, с которым я остался наедине, вполне доходчиво объяснило мне, чем, собственно, занимаются накхи. Мы с тобой в частности.

— Хочешь сказать, ты прежде этого не знал?

— Хочу сказать, что прежде я знал, мягко говоря, не все. Я знал, что нужно делать и как. Знал, чего ни в коем случае нельзя, и что вполне возможно. И еще думал, будто знаю, зачем это нам нужно: победа над временем, накопление богатого персонального опыта в кратчайшие биологические сроки, стремительное индивидуальное развитие за счет интенсивного бытия, и все такое прочее… Думаю, мы все примерно одинаково это себе представляем. Так ведь?

— Ну… Да, пожалуй. Примерно так…

— Так вот, — вздыхает. — На самом деле дело обстоит совсем иначе.

Он умолк, прикрывшись кофейной чашкой. То ли формулирует, то ли просто наслаждается напитком. Я, по крайней мере, использую паузу, чтобы сожрать бутерброд. Забегались мы с Варей сегодня, заплутали в каменной московской тайге, на обед было у нас по чашке кофе, на ужин — мечтательное обещание себе: «Вот приедем домой, и уж там-то…»

А дома телефон этот трескучий. И, следовательно, никакого ужина.

— Ты вот что, — говорит наконец Юрка. — Имей в виду: то, что я тебе сейчас скажу, будет очень похоже на полную чушь. И ты от нее, скорей всего, отмахнешься. Я бы и сам с радостью отмахнулся — если бы вот так, с чужих слов… Проблема в том, что для меня это, уж прости за пафос, откровение. Всякая информация, полученная в столь невероятных обстоятельствах — откровение. Надеюсь, такие вещи ты понимаешь.

— Я тоже надеюсь, что понимаю, — говорю. — С трудом представляю твои «обстоятельства», но верю: это было нечто из ряда вон выходящее. Вид у тебя вполне всклокоченный… Ты, по правде сказать, сам на себя не похож.

— Надеюсь, что так. Меньше всего на свете я теперь хочу быть похож сам на себя… Ты дожуй, пожалуйста. И сядь. Ага, вот так.

— Думаешь, сознание потеряю? — ухмыляюсь.

— Скорее уж, поднимешь меня на смех. Станешь ржать, подавишься, не дай бог. Так бывает.

— Всякое бывает, — откликаюсь эхом. — Рассказывай, я уже проглотил. И смеяться вряд ли буду. Не думаю, что эта загадочная бабка травила тебе свежие анекдоты.

— Чего не было, того не было… Мне объяснили вот что. Дескать, любая человеческая жизнь — это, грубо говоря, подготовка к смерти, своего рода тренировка духа — как-то так. Ну это, как раз, вполне общеизвестная телега… Из нее логически проистекает, что есть только одно важное дело у всякого живого существа: закалиться настолько, чтобы выстоять перед натиском смерти…

— Выжить в момент взрыва, — подсказываю. — Ну да, нужен очень хороший внутренний клей, чтобы сохранить себя в этот миг.

— Совершенно верно. Откуда ты знаешь?

Он изумленно меня разглядывает, словно впервые увидел. Недоверчиво качает головой, кажется, хочет спросить: «Да ты ли это?» — но понимает, что такой вопрос прозвучит совсем уж дико.

— Ну, не то чтобы именно «знаю». Просто довольно много размышляю о смерти. И других расспрашиваю, при случае. Пытаюсь разобраться. Я ведь не говорил тебе, что однажды, когда еще не был накхом, почти случайно, заглянул в собственное будущее?.. Правильно, я никому, кроме Михаэля, об этом не рассказывал: звучит как полная чушь. Обстоятельства тогдашние пересказывать долго, да и ни к чему, просто имей в виду, очень похоже на твою ситуацию, когда даже полная, казалось бы, чушь не может быть ничем иным, кроме как «откровением»: обстоятельства больно уж невероятные[15]… Так вот, времени у меня, судя по всему, до весны следующего года. А дальше — темнота. Полная неизвестность. Смерть? Честно говоря, не знаю. Но похоже на то…

— Вот оно как, — Юрка гляди на меня с сочувствием и неподдельным интересом. — Да, у тебя куда более серьезные причины охотиться на чужие судьбы, чем у всех нас, вместе взятых… Плохо дело.

— Ну, не обязательно именно «плохо». Во-первых, нет гарантии, что я непременно помру. Мало ли что, вдруг вот возьму да и просветлею, как Будда какой, — смеюсь. — Потому и тьма, что непостижимое это состояние для нас, неразумных приматов… А во-вторых — ну да, ты прав. У меня серьезные причины охотиться, и я люблю это дело, так что следующая весна светит мне ох как нескоро! Все в общем в порядке.

— Дело плохо потому, — печально говорит он, — что я-то как раз собрался уговаривать тебя бросать эту охоту. Ну, не то чтобы всерьез уговаривать: я неплохой манипулятор, но с тобой у меня вряд ли что-то получится…

— С какой стати — отговаривать?!

Чего-чего, а такого поворота я точно не ожидал.

— Видишь ли, — мягко говорит он, — я выяснил, что наше, так сказать, участие в чужой жизни, куда более разрушительно для человеческого сознания, чем можно себе вообразить. Мне это объяснили. И показали — не спрашивай как. Сейчас не смогу воспроизвести, но тогда мне все было совершенно очевидно… да и до сих пор вполне очевидно, только я не могу пересказать. Тебе придется просто верить мне на слово. Или не верить — это уж как получится.

— Разрушительно — в каком смысле?

— Мы, образно говоря, питаемся тем самым волшебным клеем, который укрепляет человеческий дух, — вздыхает Юрка. — Мы забираем себе подлинность чужого бытия — и ничего больше. Звучит как полная чушь, да. Но я не могу подобрать иную формулировку.

— Ничего. Вполне внятная формулировка. Мне, по крайней мере, более-менее ясно… Да, теперь я понимаю, что с тобой творится. И ты наверняка хочешь, чтобы то же самое творилось со мной. И с теми, кому я расскажу о твоем чудесном озарении. Правильно в общем хочешь. Узнать, что несколько лет кряду не просто развлекался, а… ну, что ли, пожирал души человеческие — да, это серьезно. Хорошо хоть у меня есть возможность тебе не поверить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});